Пани Зофья. У вас колесо отвалилось - Яцек Галиньский

– Пустите. Я его бабушка! – Я рвалась в машину.

– Да ну? – засмеялся санитар. – Какой он у вас большой.

– На бабушкиных харчах подрос! – ответила я не задумываясь.

Спасатель хотел отпихнуть меня, но у меня хватка-то сильная, и я вцепилась в дверцы «скорой» как клещ. Сила – результат многолетних тренировок в общественном транспорте. Тот, кто не в состоянии удержаться во время резких поворотов и торможений, рано или поздно раскроит себе голову. Держась за дверцы, я подтянулась и заглянула в машину.

Босая ступня с большими черными пальцами. Это не соседский ребенок. Они что, за дуру меня держат? А то я не знаю, как выглядит нога четырехлетнего малыша. Уж наверное, она не такая здоровая и обожженная.

– Это что? – выкрикнула я. – Там бомж какой-то!

– Может, хотите поцеловать внучка? – пошутил санитар.

– Очень остроумно.

Парамедикам удалось запустить бедняге сердце, он снова задышал. В такие минуты меня обуревает восторг.

– Просто какой-то бомж. Ну и прекрасно, – сказала я себе.

– Ну как вы можете так говорить! – вмешался врач, который как раз вылез из «скорой». – Он такой же человек, как вы и я.

– Я хотела сказать «бездомный», – поправилась я. – И не преувеличивайте наше с ним сходство. Куда вы его везете?

– На улицу Банаха. Вы его знаете?

– Я? Ну откуда? Ни в коем случае. Первый раз в жизни его вижу. Я в магазин иду. – Я подняла тележку. – Вы что, не видите?

Я еще раз потянула дверь «скорой» и увидела пострадавшего целиком. Стоящие дыбом лохмы и борода еще дымились. Лица я не разглядела – на него надели кислородную маску.

– Он выживет? – спросила я, глядя врачу прямо в глаза.

– Будет ясно, когда мы доставим его в больницу и обследуем, но прогноз хороший.

– Пожалуйста, отойдите сейчас же! – услышала я решительный голос.

Полицейский. Вот с ним цапаться не надо.

– Ну хорошо, хорошо. Чего вы такой нервный? Я же «скорую» не держу. Хотели бы – уехали бы. – Я отпустила дверцы и ретировалась.

Помимо грабежа и трупа в соседней квартире мне теперь приходилось думать и об этом бедолаге. Надо будет выбраться в больницу на Банаха, выяснить, выжил он или нет. Но это потом. Пусть его сначала подремонтируют.

Из-за всех этих дел у меня закружилась голова. Может, виноват дым, а может, у меня сахар упал. Я не помнила, когда ела в последний раз. Двор закружился вокруг меня. Я оперлась о стену. Никто не обратил на меня внимания. Один из пожарных разговаривал с полицейским, прочие укладывали снаряжение в машину. Им было чем заняться. «Скорая» включила сирену и уехала. Всё начало понемногу успокаиваться. Пора и мне прийти в себя.

Я вернулась домой совершенно без сил и решила прилечь буквально на минутку, отдохнуть. Потом я собиралась съездить в «Карисас», поесть супа. Готовят там не особенно вкусно, да и общество оставляет желать лучшего. Но когда мне не хочется ходить по магазинам и торчать на кухне, то я, бывает, заглядываю в их столовую.

Ничего у меня не вышло. Едва я успела улечься на диване и закрыть глаза, как меня разбудил сын.

Я посмотрела на него заспанными глазами. В юности он определенно был симпатичнее. Прямо хорошенький. Когда он родился, акушерка сказала, что жалко тратить такие длинные ресницы на парня. Он и правда был красавчик – а чему тут удивляться, если посмотреть на родителей. Но потом, как в жизни бывает, все изменилось. Он вбил себе в голову, что у матери ему плохо, самостоятельности захотел. Съехал и от великой самостоятельности перестал следить за собой. Как-то он попал в аварию на улице, недалеко от дома, где жил. Я, конечно, страшно перепугалась, но авария оказалась совершенно неопасной. Сын поправился, но как же я с ним тогда намучилась! Наверное, другого такого нытика во всей больнице было не сыскать. После этого происшествия сын окончательно махнул на себя рукой. Растолстел. Отрастил животик. Начал сутулиться. Стал какой-то неповоротливый, неуклюжий. Говорил, что после аварии у него все время все болит. А у кого не болит?

– Мам, а что у тебя с дверью? – обеспокоенно спросил сын.

– Ничего. Дверь как дверь. Сразу «что у тебя с дверью». Старая была, вот и развалилась. У других-то дети интересуются, как там родители. Двери им иногда ремонтируют или, если надо, меняют, а я что? Как есть, так и есть.

Сын закатил глаза и ушел на кухню, разбирать принесенные авоськи с продуктами. Сейчас опять рассует как попало, а мне потом убираться. Ну что за парень!

– Мам, если ты мне не скажешь, что случилось, я пойду к соседу напротив и так или иначе, а все выясню, – не отставал сын.

– Ну хорошо, хорошо. Меня немножко ограбили, – призналась я, чтобы он наконец отвязался, и тут же заговорила на другую, более увлекательную тему: – А знаешь, как у нас тут интересно! Во дворе пожар был, и пожарные приезжали, и «скорая»…

– Что?! Как ограбили? – Сын так завопил, будто это его обворовали.

Он примчался с кухни – в одной руке пучок редиски, в другой бутылка молока. Забавно он выглядел с таким продуктовым набором.

– Ограбили, и все. Делов-то. – Я пожала плечами, давая понять, что волноваться мне абсолютно не из-за чего, – и снова улеглась на диван. – И не кричи так, пожалуйста, а то у меня сейчас голова разболится, и тебе придется бежать в аптеку за порошком.

– И ты так спокойно об этом говоришь?! С тобой все в порядке? Когда к тебе вломились, ты была дома?

Сын подошел ко мне и стал как сумасшедший дергать меня за руку – наверное, хотел убедиться, что меня не изрешетили пулями.

– Не дергай меня! С ума сошел?

– Ты звонила в полицию? У тебя ничего не болит? Может, врача вызвать?

– Успокойся, сыночек, ничего у меня не болит. Из полиции только что были, да ничего пока не сделали. По-моему, такие кражи не представляют для них ни интереса, ни важности.

Сын внимательно слушал, выпучив покрасневшие глаза с набрякшими мешками. Занимается по ночам неизвестно чем, потом без слез не взглянешь. Я и то куда свежее выгляжу.

– Ты даже не спрашиваешь, что пропало? – удивленно спросила я. – Тебе не интересно?

– Я о тебе беспокоюсь. Вещи – это не так важно.

– Тебе легко говорить. Не тебя же обокрали.

– И то правда.

– Но ты не волнуйся, часть вещей я уже нашла.

– Как нашла? Ты о чем?

Ох, вот зря я это сказала. Надо себя контролировать,